БИБЛИОТЕКА  galactic.org.ua
Клуб Бронникова

ДЕМИДОВ В.

Москва
"ЗНАНИЕ" 1987 г.

1. 1.
1. 2.

2. 1.
2. 2.
3. 1.
3. 2.
4. 1.
4. 2.
5. 1.
5. 2.
6. 1.
6. 2.

КАК МЫ ВИДИМ ТО, ЧТО ВИДИМ

1.3.
В конце 50-х гг. были опубликованы результаты опытов, показавших огромную роль таких связей и потенциальную возможность независимой работы каждого из полушарий. Речь идет о знаменитых «калифорнийских кошках», названных так потому, что эксперименты над ними велись в Калифорнийском технологическом институте. Там работал нейрофизиолог Р. Сперри, который перерезал нескольким кошкам мозолистое тело — «мост» из десятков миллионов аксонов, соединяющих оба полушария. После операции ожидали чего угодно, только не того, что каждая половинка мозга станет работать самостоятельно, как если бы в животном было заключено сразу два живых существа.
Узнали это, обеспечив связь каждого глаза только с одним полушарием. Для этого была перерезана хиазма — перекрест зрительных нервов. Теперь информация от каждой сетчатки (вернее, от соответствующей ее половины) шла только в одноименную зрительную кору. Образовались два комплекса «глаз — полушарие», и экспериментатор принялся обучать их отдельно. Для этого противоположный глаз закрывали повязкой, и, скажем, левый комплекс приучался к тому, что пища лежит за дверцей, на которой нарисован круг, а правый комплекс — что на ней квадрат. В итоге кошка как бы раздваивалась: у нее формировалось два набора условных рефлексов, и любой можно было включить или выключить, просто закрыв ей соответствующий глаз.

Особенно убедительные доказательства реальности двух мозговых структур принесли опыты с обезьянами, которым не только расщепляли мозг, но и делали так называемую фронтальную лоботомию — перерезали пучки аксонов, идущих из лобных областей мозга к центральным. После лоботомии на обоих полушариях нерасщепленного мозга животное становится спокойным, дружелюбным и беспечным, пусть даже до этого оно было образцом злобы и нетерпимости. Но такой же эффект наблюдался, когда обезьянам с расщепленным мозгом лоботомию делали только на одном полушарии.
«Когда обезьяна пользовалась глазом, связанным с корой неповрежденного полушария, ей показывали змею, — пишет Дин Вулдридж в своей книге «Механизмы мозга». — Небольшие обезьяны обычно очень боятся змей, и животное с раздвоенным мозгом не составляло исключения: оно проявляло обычный испуг и стремление к бегству. Затем <...> животному пришлось пользоваться глазом, связанным с тем полушарием, на котором была произведена лоботомия. Снова показали змею. Но на этот раз обезьяна не обратила на нее ни малейшего внимания: она не находила в змее ничего страшного».

А человек? Что случится, когда полушария окажутся разделенными у него? На этот вопрос наука получила ответ в начале 60-х гг., когда американские физиологи М. Газанига и знакомый нам Р. Сперри взяли под наблюдение больного, которому нейрохирурги П. Фогель и Д. Богин сделали эту требующую филигранной точности операцию (врачи полагали, что таким способом избавят его от тяжелейшего психического заболевания, при котором никакие медикаменты уже не помогали). И поскольку человеческий мозг в целом — образование о мире животных уникальное, разделенные половинки также продемонстрировали свою уникальность и четкую специализацию по функциям.

Примерно по такой схеме осуществляется связь между зрительным сигналом и движениями рук у больного с перерезанным мозолистым телом
 


"Ножницы"                 

Как увидев, так и ощутив правой рукой предмет, больной с перерезанным мозолистым телом назовет этот предмет и при закрытом левом поле зрения.


                        "Ничего"

Тот же предмет останется неназванным, если зрительная информация о нем поступит только в правое полушарие, но в то же время больной левой рукой найдет его среди других предметов.

Скажем, яблоко в правой половине зрительного поля (то есть спроецированное в левое полушарие) человек с рассеченным мозолистым телом уверенно назовет яблоком, без труда напишет это слово на бумаге: зрительная система и область управления речью, а также письмом здесь связаны напрямую. Но стоит перенести яблоко в левую половину поля, пустить образ только в правое полушарие, и мы не услышим ни слова, да и на бумаге ничего не появится. Так исследователи еще раз убедились, что правая половинка мозга не способна к продуцированию речи, и, чтобы возникло слово, нужно перекачать сведения в левое полушарие.

Но это не означает, что правое полушарие «глупое», оно иное. Оно немо, но вполне разумно. Восприняв слово «карандаш», оно даст соответствующие команды, и больной возьмет карандаш на ощупь среди множества предметов. И наоборот, почувствовав его в левой руке, не видя, отыщет карточку с написанным словом. И все это в полном молчании, а если будет что-то сказано, то без всякого отношения к делу. «Карандаш, вложенный в левую руку (вне поля зрения) больной мог назвать консервным ножом или зажигалкой, — пишет Газанига. — Словесные догадки, по-видимому, исходили не от правого полушария, а от левого, которое не воспринимало предмета, но могло попытаться опознать его по косвенным признакам». Так что, говоря о «бессловесности» правой половинки мозга, и Брока, и Вернике, и последующие исследователи весьма ошибались: оно немо, но не бессловесно. Это стало совсем уж ясно, когда в левое ухо больному направлялась речь — описание внешнего вида предмета, левая рука тут же безошибочно извлекала из мешка нужную вещь. Более того, достаточно было даже не полного описания, а косвенного намека, чтобы реакция пациента была совершенно правильной.
Конечно, у разных людей способность правого полушария к восприятию речи довольно-таки различна, но важен факт.

В нашей стране запрещено преднамеренное рассечение мозолистого тела. Ученые считают, что несоразмерно велика цена, которой покупается в подобном случае избавление от душевного расстройства (да, кстати, и задуманный эффект операции проявляется далеко не всегда), слишком радикальными оказываются разрушения человеческого в человеке. Но бывает, что иного выхода нет: спасая жизнь больному, удаляя кровоизлияние или опухоль, нож хирурга волей-неволей вторгается в запретные области. После такого вмешательства больных обследуют особенно тщательно. Ведь мир предстает перед ними значительно измененным, и надо приучить их правильно действовать в новом для них пространстве. А нейрофизиологи получают бесценный материал, проливающий свет на строение и работу мозга. В СССР эти исследования были начаты под руководством все того же А. Р. Лурии, человека, работы которого, как отмечают специалисты, «в значительной мере определили развитие современной психологии».

В Институте экспериментальной нейрохирургии им. Н. А. Бурденко, где велись и ведутся сложнейшие нейрохирургические операции этого рода, обнаружили, что полушария неравноценны по способам опознавания предметов.
Для правого важно, чтобы картинка содержала побольше деталей, выглядела как можно реалистичнее.
Тогда как левому более мил схематизм: воробья, нарисованного со всеми перышками, оно не узнает, а изображенного в условной манере, особенно в «детской», воспринимает немедленно. Неравноценны и их способности к рисованию. Пока мозолистое тело не перерезано, и дом, и кубик человек рисует одинаково понятно обеими руками и так же хорошо пишет слова; после операции в правой руке остается только письмо, рисунки превращаются в невнятные каракули, левая же сохраняет способности к рисованию, но начисто утрачивает письмо. Однако если перерезана лишь часть волокон, связи постепенно восстанавливаются, и недели через четыре обе руки действуют почти равноценно.

...Одетый в белый халат, я сижу в одной из комнат лаборатории Института им. Н. А. Бурденко. Для больного я доктор, и мое присутствие его не смущает.
— Что это такое? — кладет врач на стол перед пациентом картинку: по африканской пустыне бежит страус.
— Не знаю... Бежит что-то... Здесь — не то песок, не то вода... Может быть, небо?..
— Не будем строить догадки,— успокаивает больного врач,— говорите лучше первое попавшееся, что вам придет в голову. Как вы думаете, живое это или неживое?
— Живое.
— Правильно, очень хорошо. А холодное или теплое?
— Теплое... Гладкое такое, как перья...
— Отлично. Лапы и хвост есть?
— Ой, с хвостами у меня всегда так трудно... А лапы — вот, вижу, есть!
— Большое или маленькое?
— Большое, больше человека.
— Что же это такое?
— Медведь? Хотя нет... Медведь — это такое... круглое... пушистое... Гусь, наверное: вон, шея длинная.

У этого человека тяжелейшее расстройство левого полушария, но здоровые структуры мозга дают ему возможность безошибочно определять качества вещей, делить образы, предоставленные зрением, на противоположные по свойствам классы, делить, даже не узнавая их.

Рассеченные половинки мозга больше не связать воедино. А исследования, особенно такие тонкие и сложные, как анализ функций полушарий, хотелось бы проводить иначе, то прерывая каким-нибудь выключателем связи, то опять их соединяя. Ведь такая методика — основа любого серьезного эксперимента. Где только отыскать выключатель?

Задолго до сенсационных наблюдений Газаниги и Сперри, в 30-е гг., была придумана электротерапия — способ лечения душевнобольных, заключающийся в том, что через оба полушария пропускают слабый электрический ток. Удавалось прекращать галлюцинации, избавлять от навязчивого стремления к самоубийству... В сороковые годы некоторые психотерапевты стали применять одностороннюю электротерапию: прикладывали электроды так, чтобы ток проходил главным образом через одно полушарие, по кратчайшему пути. Во многих случаях это приводило к более счастливым результатам. А в конце 60-х гг. ленинградские ученые профессор Лев Яковлевич Балонов и кандидат биологических наук Вадим Львович Деглин увидели, что пропущенный через одно полушарие ток служит тем самым выключателем, о котором мечтали нейрофизиологи.
Больной сохраняет сознание после электросеанса, может общаться с врачом, стало быть, участвовать в опытах, тем более ценных, что мозг не поврежден вмешательством хирурга. Результаты своих наблюдений Балонов и Деглин описали в книге «Слух и речь доминантного и недоминантного полушарий».

Выяснились вещи удивительные, дотоле никому не известные. Прежде всего — что половинки мозга очень сильно влияют друг на друга. Связь эта носит не «помогающий», как можно было бы предположить, а тормозящий характер. Когда одно из полушарий отключено, все функции противоположного резко обостряются. («Человек с разделенными полушариями выполняет задания вдвое быстрее, чем обычно»,— отметил Газанига.)
Если воздействием тока угнетено правое полушарие, работа левого, речевого, усиливается: человек становится крайне общительным, болтливым, вмешивается в чужие разговоры, громко комментирует поведение окружающих, обращается ко всем с просьбами и советами. В чем-то он очень похож на подвыпившего; наркологи, кстати, говорят, что в первой фазе опьянения алкоголь действует сильнее именно на правое полушарие.
Но изменения на этом не кончаются. Из-за бездействия правой половины мозга голос человека становится неузнаваемо странным: глухим, сиплым, хриплым, гнусавым, слова вылетают прерывисто, взахлеб, у одних с сюсюкающим, у других с лающим оттенком. Привычные ритм и мелодика речи исчезают, пропадают логические и эмоциональные паузы, подъемы и понижения тона, а ударения ставятся в самых неожиданных местах...
Если же ток проходил через левое полушарие, человек в первое время молчит — угнетены речевые структуры, но как только шок проходит, идут потоком произносимые быстро, четко и выразительно (правое полушарие, от которого зависят интонации, действует!) бессвязные обрывки фраз: «...проходили меня-то, скорее простили меня-то, как я призню меня-то... спросите меня, пускать, подскользнуть... я сейчас самослю... ну скажи, я сама все возьму...»
Человек сердится, что врач его не понимает, — бурная жестикуляция, гримасничанье... Воздействие тока глубоко задевает структуры, которые управляют связью слов с тем, что человек хочет сказать, то есть, по-видимому, с теми бессловесными образами, которые возникают в мозгу и опережают высказываемые слова и фразы.

А как в подобном состоянии человек воспринимает речь, обращенную к нему? Балонов и Деглин открыли тут совсем уж сенсационные вещи. Оказалось, что правое полушарие, до их работ считавшееся непричастным к опознанию слов, играет в этом деле очень важную роль. Если оно не действует, любые, самые ничтожные помехи сбивают левое с толку, и оно не может воспринимать речь. Но даже если помех нет, человек с отключенным правым полушарием не способен ощутить интонацию. Отлично понимая, что ему говорят, он равнодушен к тому, как это сказано. Пропадает не только эмоциональное восприятие. Больной решительно отказывается повторять за врачом предложенную интонацию, потому что просто не в состоянии это сделать, какие бы усилия ни прилагал.
Зато при угнетенном левом, не понимая обращенных к нему слов, человек оценивает мелодику речи гораздо тоньше, чем когда работали оба полушария.

Правая половина мозга ответственна и за понимание «предметных шумов» — таких, как звон разбитого стекла, булькание воды, аплодисменты, чихание, храп и так далее, в том числе шумы, сопровождающие всевозможные явления природы, действия человека, работу машин; мир для человека не то что мгновенно немеет, а как бы наполняется пустым, бессмысленным шумом. А ведь эти сложные звуки, которые невозможно описать словами и которые обретают конкретное значение только при целостном их восприятии (очень важный штрих, смысл которого нам в дальнейшем станет ясен), позволяют строить в нашем воображении целые картины. На этой способности основаны все радиопьесы; мы буквально видим по звукам, как герой поднимается по лестнице, достает из кармана ключи, отпирает дверь, входит в квартиру... При отключенном правом полушарии эти звуки не вызовут в мозгу никаких картин, не обозначат ровным счетом ничего.
С заблокированным правым восприятием нет возможности узнать даже предельно знакомую мелодию: раздольная «Из-за острова на стрежень» превращается в веселую румбу, а романс «Гори, гори, моя звезда» — в марш. Попросят человека в таком состоянии спеть, он отнекивается, а если все-таки уступит настойчивости врача, то безбожно фальшивит, смешивает и перевирает мотивы, слова же оказываются никак не связанными с мелодиями. Тут опять на мысль приходит поведение подвыпившего: кто-то из юмористов, ничего не знавший о роли полушарий, заметил, что в этом состоянии все поют одинаковыми голосами и, кажется, одну и ту же песню.
А при неработающем левом любые мелодии воспринимаются ясно, их ничего не стоит повторить, продирижировать ритм, но назвать песню и вспомнить слова не удастся.

Левое полушарие — слова, правое — мелодии, интонации. Как будто все очень хорошо укладывается в схему «мыслительных» и «художественных» натур, как их очень образно охарактеризовал И. П. Павлов: «...Художники захватывают действительность целиком, сплошь, сполна, живую действительность, без всякого дробления, без всякого разъединения; другие — мыслители — именно дробят ее и тем самым как бы умерщвляют ее, делая из нее какой-то временный скелет, и затем только как бы снова собирают ее части и стараются таким образом оживить, что им вполне все-таки не удается».

Левое — абстракции, правое — конкретика. Какой механизм скрывается за подобным разделением, в чем его суть? Поисками ответа на вопрос занялись в свое время в Лаборатории доктор биологических наук Лидия Ивановна Леушина и кандидаты биологических наук Александра Александровна Невская и Марина Борисовна Павловская.
Они показывали испытуемым картинки на такое короткое время, чтобы половинки мозга заведомо не смогли обменяться информацией. И направляли изображения то в одно полушарие, то в другое. От участвующих в опыте требовалось опознать либо форму — сказать, появилась ли в окошечке аппарата коза, лист, собака или еще что-нибудь, — либо вместе (непременно вместе!) форму и размер, форму и местонахождение картинки в поле зрения: выше центра, ниже, справа, слева. Почему всегда речь шла о форме, понятно: форма — важнейший признак любого предмета.

Похожими экспериментами занимались многие ученые, но только похожими: интересовались, какие тип картинок или какие признаки их опознаются лучше правым, а какие левым полушарием, как связано опознание с речью, и так далее. Леушина и ее коллеги решили дл начала выяснить, какие ошибки делает человек, опознавая образы то одной, то другой половинкой мозга, какова систематика этих ошибок, нет ли новых закономерностей. Человеку кажется, что он совсем ничего не увидел, а экспериментатор требует: «Отвечайте, пусть даже вы считаете, что говорите наугад!» Делать нечего, приходится. Но из тысяч ответов видно, что одни ошибки встречаются часто, а другие редки, одни систематичны, а другие случайны. И самое интересное, что у всех испытуемых ошибки доминантного полушария одинаковы по характеру, а недоминантного — различны, индивидуальны для каждой личности.
Левое полушарие ошибается, так сказать, симметрично: фигура 1 всегда путается с 4 (но показывались, конечно, не цифры), а если демонстрируется 4, ее в случае ошибки принимают за 1. Точно так же — путаница с фигурами 2 и 3. Но никогда не случалось, чтобы фигуру из одной пары спутали с другой, чтобы 1 походило на 2, а 4 на 3. Никогда!
Зато в правом — хаос. Картинку 1 принимают за 4, картинку 2 тоже за 4, а вот 4 почему-то путают с 3, но никогда не с 1. У иного испытуемого путаница выглядит по-другому, но все равно «парность», свойственная левому полушарию, в правом отсутствует. Это заставляет серьезно задуматься: почему?

А тут еще важная деталь: правое полушарие опознает форму тем точнее, чем лучше воспринимает вторую, сопутствующую характеристику — размер или местоположение. Ошибка же в восприятии сопутствующих признаков непременно влечет за собой ошибку и в опознании формы. Зато левому неважно, какова точность восприятия сопутствующей характеристики: форма опознается одинаково верно, какие бы промахи ни делались в оценке местоположения или размера. Более того, при попытке возможно точнее опознать одновременно и форму и сопутствующую характеристику дело шло гораздо хуже, неверные ответы появлялись чаще.
Все это означает, что левое и правое полушария воспринимают одну и ту же картину по-разному, неодинаково.

Левое полушарие, опознавая форму, выделяет лишь то, что позволяет отличать одну фигуру от другой, оно строит обобщенный образ каждого изображения. И поскольку между такими образами может быть большее или меньшее сходство (при беглом взгляде легко спутать домашнего гуся и лебедя, но никогда самолет и корову), появляются парные ошибки. Изображения 1 и 4 отражены в мозговом пространстве (в его нейронных сетях) с помощью каких-то признаков, позволяющих заключить, что они, эти картинки, похожи. Точно так же, но иными похожими признаками, отражены картинки 2 или 3. Однако поскольку признаки у фигур 1 и 2 или 1 и 3 совершенно различны, никогда не случается перескока — ошибочного восприятия картинки, принадлежащей одной паре, за картинку из другой.
Все это выглядит так, как если бы в левом полушарии находился механизм опознания, действующий по принципу поисковой системы типа «дерево».

Дерево... В огромную кучу на полу свалены дамские туфли, мужские полуботинки, сапожки, сандалии, домашние тапочки. Глаза разбегаются от обилия размеров, фасонов, цветов. У вас в руках желтый остроносый полуботинок со шнуровкой, к нему требуется второй. Как проще всего вести поиск, если поручить его роботу?
Можно, конечно, заставить его брать штуку за штукой, рассматривать, сравнивать. Не исключено, что с первой попытки он натолкнется на искомое. Столь же вероятен и противоположный исход: желанная вещь окажется в самом низу и придет в руки последней. Времени уйдет много, и способ последовательного перебора проявит свою крайнюю неэкономичность.
Гораздо разумнее воспользоваться «ключевыми признаками» вещи. Мы их знаем: «желтый», «полуботинок», «со шнуровкой». Давайте сортировать, опираясь на эти подробности и пренебрегая всеми остальными. Смотрите, как быстро уменьшается после такого шага объем работы, с какой стремительностью наш робот движется к цели! Схема деления, если ее нарисовать на бумаге, напоминает разветвления сучьев на ветке дерева, и метод получил такое название. Он очень эффективен.
Существует анекдот о ловле львов в Африке: материк перегораживают забором пополам, потом ту часть, где находится лев, еще раз пополам, и так далее. Чтобы запереть хищника в клетку размером 5x5 метров, хватит всего 40 загородок, хотя площадь материка — почти 30 000 000 квадратных километров.

Метод «дерева» называют еще дихотомическим (по-гречески — «разделяю на две части»). Применяя его, приходится все время решать: в какую сторону двинуться на развилке — вправо или влево? Когда разыскивался полуботинок, признаки были грубыми, ясными, и у робота не возникало ни ошибок, ни сомнений. Совсем по-иному выглядел бы результат, содержись в перечне признаков такие тонкие, что под них подойдут сразу несколько предметов, если поиск вести бегло. Например такой: «высота каблука — 1,38 см», а в куче есть желтые шнурованные полуботинки и с каблуком в 1,45 см. При дефиците времени неизбежны ошибки: 1,38 легко принять за 1,45, и наоборот.
Но никогда полуботинок не будет принят за дамскую туфлю, хотя среди туфель могут оказаться более или менее похожие, так что робот спутает одну с другой. Ключевые признаки каждого предмета лежат на разных «ветках дерева», относятся к разным развилкам дихотомического деления.

Отсюда исследователи сделали вывод: левое полушарие воспринимает картину и фон, на котором она появляется, именно методом дихотомического деления, поскольку существует парность ошибок. И каждый признак — форма, величина, местоположение — анализируется своим, независимым каналом, которые заставить работать сразу вместе нельзя, опознание резко теряет в точности. Следовательно, для оценки местоположения или размера левому полушарию вовсе нет нужды знать, какой это предмет. Мир оценивается левой половинкой мозга расчлененно, аналитически.

В правом же полушарии организация зрительного опознания совсем иная. Здесь зрительный аппарат как бы последовательно перебирает карточки в картотеке, на которых нарисованы все искомые предметы. Поэтому фигуры путаются при опознании по принципу: то, что раньше попало под обзор, с тем, что позже, но никак не наоборот. Путь перебора затвержен раз и навсегда, обратного хода нет (почему это так, пока неизвестно), так же как и перескоков. То есть в правом полушарии все ключевые признаки сплетены в тугой узел, нет никаких независимо работающих каналов (с формой воедино связаны и размер, и местоположение в поле зрения), есть целостный образ, который и сравнивается с таким же целостным — искомым, хранящимся в памяти.

Все это значит, что левое полушарие, опознавая по отдельным каналам, получает по каждому довольно обедненный образ целого потому, что очищает в каждом канале существенные характеристики от мелких, второстепенных. А это не что иное, как абстрагирование. Конечно, зрительные абстракции типа «стол» или «автомобиль» смогут возникнуть только после того, как мы увидим первый в нашей жизни стол или автомобиль. А вот абстракции типа «большой — маленький», «далеко — близко» и им подобные, скорее всего, получены нами по наследству от других живых существ, наших предшественников в эволюции, то есть генетически.

Что еще можно сказать про левую половину мозга? Она лучше, нежели правая, опознает знакомые, легко различимые между собой признаки предметов. Лучше оценивает длину отрезков времени. Ему проще выполнить задачу: «Скажите, похожи ли эти предметы?», а поскольку это полушарие речевое, то и определить, можно ли два показанных предмета назвать одним словом (то есть отнести к одному и тому же классу) или нельзя.

Правое же полушарие первенствует в опознании бессмысленных фигур и вообще таких, которые трудно описать словами. Для него более проста задача: «Укажите, чем различаются предъявленные предметы», оно лучше оценивает пространственное расположение деталей, фрагментов. А зрительный образ воспринимает нерасчлененно, сразу во всех подробностях. Разбросанные по листу бумаги точки оно умеет превращать в подобие контура куда четче, чем левое, главенствует в оценке ориентации линий или кривизны. И в таком важном деле, как опознание жестов рук и движений пальцев в азбуке глухонемых, правое полушарие работает лучше, хотя эти знаки играют роль букв, слов и даже предложений.

Наблюдения над людьми, у которых было перерезано мозолистое тело, показали, по словам Газаниги, что «разделение полушарий создает две независимые сферы сознания в одном черепе, иными словами, в одном организме». Ясно, что эти сферы имеются и в мозгу, над которым не проводилась операция разделения. И то, что левое полушарие способно говорить и понимать речь во всей ее сложности, а правое нет (оно не реагирует на глаголы, не способно образовать множественное число), заставляет сделать вывод: происходящие в левом мыслительные процессы могут быть представлены в словесном виде немедленно (подчеркнем: мы хорошо ориентируемся в крайней условности нашего «немедленно»), а то, что происходит в правом, мы услышим лишь после преобразования — передачи в левое полушарие и оформления там в речь. Всегда ли это возможно и легко ли протекает этот процесс, мы уже представляем по приведенным ранее словам Эйнштейна о его мыслительной работе. Еще в 1795 г. известный русский государственный деятель М. М. Сперанский писал в книге «Правила высшего красноречия»: «Сцепление понятий в уме бывает иногда столь тонко, столь нежно, что малейшее покушение обнаружить сию связь словами разрывает ее и уничтожает...»

Снова, как видим, возникает перед нами инструмент ввода и вывода информации, а в центральном процессоре происходит нечто, словами не выражаемое. Здесь видится очень глубокая аналогия с работой ЭВМ: пока не сработало устройство алфавитно-цифровой печати, для внешнего наблюдателя остаются совершенно неведомыми те преобразования, которыми занимается «электронный мозг».
И это наводит еще на одну мысль (ее в последнее время обсуждают в кругах психологов). Известно, что правое полушарие управляет нашими чувствами наравне с левым, и, если эмоциональное воздействие исходит из правого полушария, человек с перерезанным мозолистым телом не в состоянии объяснить, почему он испытывает, скажем, гнев (правое полушарие, в общем, более агрессивно). Так вот, не являются ли некоторые наши «необъяснимые» поступки и переживания следствием работы именно правого, безмолвствующего полушария? Работы, результат которой либо не передан в левое, либо почему-то там не расшифрован, а стало быть, в любом случае недоступный для выражения в виде слов — для осознания. Не является ли «подсознание», о котором любят говорить не только мистики, но и вполне материалистически мыслящие художники, поэты, писатели, вообще люди творческой жилки, — не является ли это «подсознание» просто-напросто продуктом деятельности правого полушария, более склонного к познанию мира в конкретных образах, нежели в логических категориях?

И коль скоро правому полушарию недоступны словесные абстракции (то есть абстракции очень высокого уровня), не значит ли все это, что и осознание человеком себя как социального существа возможно лишь в результате деятельности именно левого, речевого, где к тому же (как увидим в дальнейшем) находятся и механизмы зрительного абстрагирования, служащие, судя по всему, основой для абстрагирования словесного? Самосознание личности и понятие «социума», общности людей — абстракции очень высокого ранга. Чтобы понять их, требуется серьезнейшая мыслительная работа (тут, правда, есть одна тонкость: восприняв эти абстракции, левое полушарие как бы делится ими с правым, и больные с перерезанным мозолистым телом вполне способны оценить правым полушарием содержание исторических картин или опознать национальный флаг, оценить их жестом «хорошо» или «плохо» в соответствии со своими убеждениями). И, пожалуй, не будет натяжкой сказать, что обучение логике, математике, иностранным языкам тренирует аппарат абстрагирования, благодаря которому приобретают для человека плоть и кровь такие абстрактные понятия, как гражданственность и многие другие, характеризующие истинно человеческие качества гармонически развитой личности.

В мозгу у человека как бы две исследовательские системы: одну он посылает в неизведанное, и она познает мир предельно конкретно (абстракциями нового не воспринять), а другая рассматривает и сопоставляет это новое в более упрощенном виде, избавленном от второстепенных подробностей. Так ли это на самом деле?

продолжение
2.1.

1. 1.
1. 2.

2. 1.
2. 2.
3. 1.
3. 2.
4. 1.
4. 2.
5. 1.
5. 2.
6. 1.
6. 2.

- человек - концепция - общество - кибернетика - философия - физика - непознанное
главная - концепция - история - обучение - объявления - пресса - библиотека - вернисаж - словари
китай клуб - клуб бронникова - интерактив лаборатория - адвокат клуб - рассылка - форум